ВРЕМЯ СОБИРАТЬ

Written by Эрик Соловьёв

 Наряду с общими для большинства людей жизненными ценностями (прежде всего, семейными и профессиональными), каждая личность имеет нечто свое особенное. Это может быть жажда собирательства или некое удивительное пристрастие, увлечение, хобби, причем, оседлав собственного конька, можно очутиться где угодно. При этом самыми разными могут быть как мотивы личных увлечений (от самых низменных до страстного желания ни много, ни мало осчастливить все человечество), так и их последствия: они могут привести к абсурдным, совершенно смешным ситуациям, а могут стать причиной  трагедии. 

 

При страсти

Как это ни парадоксально, глубокие привязанности к чему бы то ни было, хотя часто и показывают уникальные стороны личности, не раскрывают всю ее глубину. Действительно, само понятие «пристрастиеговорит о том, что находится рядом со страстью, является объектом её внимания. Но раз «при ней», то, всё же, не сама страсть. В корне же слова «пристрастие» мы слышим не только само собой разумеющуюся пассионарность, но и «страдание», и даже «страх».

Если обратиться к словарям, то становится понятным и двойственный смысл пристрастия. Ушаков, например, определяет его и как сильную склонность, и как необъективное отношение к кому-нибудь или чему-нибудь. А современник Великой французской революции Николя Себастьен де Шамфор говорил: «Любая страсть всегда все преувеличивает, иначе она не была бы страстью». Психология, в свою очередь, определяет страсть как объёмное, долгоиграющее, мощное чувство, которое в период своего проявления отбрасывает иные человеческие мотивы на периферию сознания. Так и пристрастие соединяет в себе волевые и эмоциональные факторы, что вынуждает человека активно и экспансивно действовать по отношению к избранному (подчас и не самой личностью, а совокупностью внешних условий) объекту.

Интересно, что конфессии к страстным зависимостям относятся по-разному: если протестанты – скорее оптимистично (опираясь на прогрессистскую традицию), а католики – нейтрально (словно продолжая линию Аристотеля), то православие отождествляет пристрастия с набором грехов, вызывающих однозначное осуждение (как в своё время Платон в структуре души страстям отвёл малопочётное место). Буддизм же тихо призывает просто игнорировать данную сферу человеческой жизни. Учёный мир истоками пристрастий тщательно стал заниматься в новейшее время, и сегодня человечество получило букет разнообразных теорий: от биохимических зависимостей, присущих человеческому организму, до интересных умозрительных построений Фрейда или Юнга.

Советский психолог Борис Додонов в своей книге «Эмоция как ценность» в оригинальной классификации среди 10 важнейших человеческих эмоций страсть к накоплениям выделил в отдельный тип. Акизитивные эмоции (от франц. acquisition — приобретение), так назвал Додонов чувства, «которые возникают в связи с интересом коллекционированию вещей, выхо­дящему за пределы практической нужды в них». Этот интерес часто начинает определять, как и чем окружает себя познающая мир личность, и от чего начинает испытывать зависимость, подчас сродни наркотической.

На пользу и во вред

Тяга к собирательству присуща человечеству с древнейших времён. Тогда она диктовалась вполне утилитарными причинами. Выживание рода-племени требовало создания запасов полезных предметов и продуктов. Однако впоследствии у людей появилась возможность перенести свой интерес на факультативные по отношению к естественным нуждам вещи. Первые коллекции стали олицетворением власти, а изначальными пристрастиями, судя по археологическим изысканиям, стали оружие и монеты, а также утварь.

Во времена античности список предметов уже значительно расширился, сложились и системы описания. Именно тогда люди придумали первые общественные формы для сохранения следов своей деятельности. Появились прототипы современных архивов, музеев и библиотек, что дало возможность организованной передачи информации последующим поколениям. За четыре-три века до Нашей эры возникла потребность в заведениях, которые хранили письменные источники на глиняных и клинописных табличках или папирусах. Самым известным собранием «книг» древнего Востока считается библиотека Ашшурбанипала в Ниневии. А во времена династии Птолемеев в начале III века до Р.Х. появился Александрийский Мусейон, при котором находилась другая знаменитая античная библиотека. В этом храме знаний в разные столетия трудились такие корифеи как Архимед, Евклид и Плотин. Помимо сотен тысяч письменных документов в александрийском хранилище были собраны засушенные растения и чучела животных, скульптурные произведения, медицинские и астрономические инструменты.

Но помимо развития общественных коллекций, которые по ходу цивилизационного прогресса функционально и содержательно разделились (архивы - для документов, библиотеки - для книг, а музеи - для произведений искусства), продолжились традиции и личного собирательства. Сложился и особый тип личности – коллекционер. Если поначалу таковыми в силу сословных и финансовых причин могли быть лишь коронованные особы и сильные мира сего, то сегодня любой индивид может «зафиксироваться» на сборе выбранных фетишей. А уж объектов коллекционирования теперь и не счесть. «Вещь как таковая, лишенная функции или абстрагированная от своего применения, получает сугубо субъективный статус — становится предметом коллекции», - утверждает в своей работе «Система вещей», написанной в 1968 году (который, как известно, вошел в историю как апофеоз противостояния студенчества обществу потребления), французский культуролог Жан Бодрийяр.

Чего только не копит современный человек! Помимо традиционных обладателей частных коллекций мировой живописи, для чего по-прежнему нужно обладать солидной мошной, существуют, скажем, собиратели вполне доступных обычному обывателю вещей: свечей – шандалофилы, обуви – филоботы, билетиков на транспорт – перидромофилы. А массово активные в ХХ веке филателисты, нумизматы, фалеристы и библиофилы уже представляются некой элитой, занятой поисками раритетов в бесчисленном множестве марок, монет, значков или книг.

В основе любой коллекции лежит определённая система, что придаёт набору артефактов познавательный характер, а также художественную, научную или историческую ценность. На примере экспозиций ведущих музеев мира это проявляется в самом наглядном виде. Примечательно, что изначально национальное и мировое достояние, представленное ныне на всеобщее обозрение в Эрмитаже, Прадо или Британском музее, имело совершенно конкретных хозяев. Владельцами материальных и духовных сокровищ были королевские фамилии, высшее духовенство и крупные феодалы.

Так, Лувр из дворца французских монархов в центре Парижа после Великой революции превратился в главный магнит для любителей живописи и скульптуры всего мира, семейство Медичи положило начало галереям Уффици и Питти во Флоренции, а Пётр Великий основал в новой столице России Кунсткамеру. Причём, «государев Кабинет» задумывался вовсе не как собрание телесных уродств, а как коллекция приборов, инструментов, минералов и других предметов, необходимых для развития естественных наук.

В буржуазную эпоху немалую роль стали играть и выходцы из мещан. Достаточно вспомнить братьев Павла и Сергея Третьяковых, чьими материальными тратами при доброй воле в отношении потомков мы получили замечательную московскую галерею шедевров отечественных мастеров. Пример русских купцов-меценатов, кстати, выявляет возможность благородной миссии, казалось бы, изначально чуждой эгоистическому мотиву любого собирательства. Уже на начальном этапе сбора картин Павел Третьяков загорелся идеей создания национальной галереи изящных искусств, что позже выразилось в его завещании, составленном в возрасте 28 (!) лет. Основной капитал, согласно документу, Третьяков передавал на устройство «художественного музеума». Более того, он оказывал финансовую поддержку русским художникам при жизни, закупая картины тогда ещё малоизвестных, но ставших потом знаменитыми современников – Перова, Саврасова, Верещагина, Поленова, Иванова, Васнецова. Таким образом, можно утверждать, что коллекционирование при активизации альтруистического начала становится путеводной нитью для последующих поколений, своеобразным «аккумулятором» духовных энергий прошлого, из которых возникают новые идеи и образы.

С другой стороны, подобная деятельность практически напрямую обеспечивает собирателю ценностей попадание в мировую историю; шикарные жесты человечество не может не заметить. Слава обеспечена на долгие века, недаром мы помним всех тех, кто оставил людям свои накопленные сокровища. Как писал уже упоминавшийся Жан Бодрийяр: «Вещи дают человеку уверенность не в посмертной жизни, а в том, что он уже теперь постоянно и циклически-контролируемо переживает процесс своего существования, а тем самым символически преодолевает это реальное существование, неподвластное ему в своей необратимой событийности».

Отметим, что к ХХ веку универсальный характер остался, в основном, у государственных и общественных коллекций, а частные стали более специализированными. Экспансия потребления на фоне улучшения благосостояния среднего землянина позволяет, во-первых, массово испытывать акизитивные эмоции людям с не самым высоким достатком, а во-вторых, сильно разнообразить сами предметы собирательства.

От игрушечных лис и пуговиц до спичечных этикеток и футбольных программок. Многие предметы дают коллекционерам возможность обмениваться, что позволяет находить у других «одержимых» недостающие для полноты системы элементы. Также целым направлением можно назвать целенаправленный поиск раритетов, что придает коллекции гораздо большую финансовую ценность.

Конечно, помимо вышеперечисленных позитивных моментов коллекционирование как вид деятельности может приводить к психическим зависимостям деструктивного характера. Своеобразный нумизмат Скупой рыцарь из пушкинских «Маленьких трагедий» подобно Кощею Бессмертному «чах над златом», обрекая сына на бесперспективное существование. Многим богачам страстные увлечения стоили целых состояний. Любые экспансивные и экстенсивные свершения имеют большие шансы выйти из-под контроля как сказочная каша из горшочка, или биомасса, сожравшая Туранчокса в фантастическом фильме «Через тернии к звёздам».

Другая крайность, к которой приводит собирательское зацикливание – это безумие. Герой романа Джона Фаулза «Коллекционер» насильственно «включает» в свою коллекцию бабочек красавицу-художницу. Девушка умирает в заточении, написав в своём дневнике: «Я - один из экземпляров коллекции. И когда пытаюсь трепыхать крылышками, чтобы выбиться из ряда вон, он испытывает ко мне глубочайшую ненависть. Надо быть мёртвой, наколотой на булавку, всегда одинаковой, всегда красивой, радующей глаз». Любопытно, что этих красивых насекомых собирал и Владимир Набоков, но он свою коллекцию в 4324 экземпляра подарил лозаннскому Зоологическому музею.

Примеров ухода в патологию в истории и литературе описано множество, так как само наличие некоей идеи-фикс провоцирует выход за пределы не только обыденности, но и психической «нормальности». Случай 2009 года, когда в Освенциме была похищена надвратная табличка с надписью «Arbeit macht frei» является типичным заказом безбашенного коллекционера. А сколько было совершенно преступлений, связанных с воровством живописных полотен или предметов антиквариата, которые в итоге оказались доступными глазу лишь одного зрителя! Таких «анти-Третьяковых» в истории человечества также не счесть.

 
Вторая натура

Зависимость человеческого сознания от внешних факторов проявляется не только через мир накопленных вещей. Многие люди испытывают пристрастия и к иным, более эфемерным вещам. Пристрастия эти превращаются в привычки, вынуждающие человека упорно повторять те или иные действия, испытывая при этом всплеск положительной биохимической энергии. Среди таких привычек есть и вполне, на первый взгляд, безобидные, есть и те, что почти однозначно можно считать вредными.

Модальность пристрастий и привычек обычно выводится из сочетания влияния на телесное и психическое здоровье индивида и этических установок, как религиозных, так и атеистических. Традиции христианской морали, особенно в её ортодоксальном варианте, определяют практически все виды страстей как греховные, подлежащие осуждению и длительной переработке в добродетели. Стремление к финансовой могущественности упирается в грех сребролюбия, любовь к противоположному полу – в блуд, а воля к власти – в порок гордыни. Однако, деньги, секс и власть на протяжении всей истории цивилизации играли первую роль в развёртывании сущности как человечества в целом, так и отдельной личности. И не только отрицательную, о чём свидетельствуют сложившиеся социально-экономические системы и различные культуры мира.

Пристрастия к власти и деньгам зачастую проявляются параллельно и подчас становятся мощным импульсом для общественного развития. Но, будучи гипертрофированными, приносят немало страданий, как самому их носителю, так и окружающим людям. Так же как и любовная зависимость становится деструктивной при чрезмерности, о чём предупреждает литература всех времён и народов.

А из тех пристрастий, которые носят однозначно положительный характер, читателям нашего журнала, думается, наиболее близка тяга к путешествиям, как реальным, так и умозрительным. Для этого вовсе необязательно иметь солнце в знаке Стрельца персонального гороскопа. Многим из нас потребность в познании окружающего мира прививается книгами и фильмами, прочитанными и увиденными в детстве. И эта потребность становится в дальнейшем путеводной нитью на последующую жизнь.

Маститый кинорежиссёр Станислав Говорухин своими лучшими фильмами считает «Приключения Тома Сойера» и «В поисках капитана Гранта», а ведь это как раз те произведения, которые зовут человека в пути-странствия. Книги Даниэля Дефо, Роберта Стивенсона, Жюля Верна, Александров Грина и Беляева, прочитанные до совершеннолетия, провоцируют испытать на собственном опыте хотя бы толику захватывающих приключений своих героев. Пусть в рамках запрограммированной туристической поездки, или марш-броска с друзьями «на зелёную» в выходные. Эмоции, которые испытывает человек даже от простого физического перемещения, не сравнимы ни с чем.

Страсть к путешествиям имеет свои истоки в сочетании мышечных физиологических потребностей и неутомимых движений пытливого ума. Именно это заставляет нас время от времени забывать про налаженный быт и комфорт повседневности и отправляться в дорогу. Ну а вариантов движения современная цивилизация с её развитой транспортной инфраструктурой предлагает множество сообразно потребностям и мошне. Кто-то садится на велосипед и крутит педали в ближайшие окрестности, а кому-то как Ричарду Брэнсону требуется не менее, чем погружение на батискафе в Марианскую впадину.

И прежде, чем повести речь о пристрастиях, которые принято считать вредными с малыми оговорками, среди достаточно нейтральных упомянем ещё и безудержное стремление работать. Трудоголизм как явление возник во второй половине ХХ века. Он был немыслим в эпоху, когда доминировал физический труд, а свободное время для большинства людей представлялось недостижимой роскошью. Сейчас же работа становится для некоторой части индивидов некоей самодостаточной, автоматической сферой жизни, находясь в которой, трудоголик, тем не менее, испытывает психологический комфорт. Однако, излишняя концентрация на собственном труде показывает и то, что человек избегает иных своих проявлений. Семья, частная жизнь, свободно выражаемые эмоции уходят у такой персоны на периферию сознания. Так как любые пристрастия «перекашивают» личность, то и от трудоголизма толку мало. Все сущностные мотивы сублимируются в работе, а это вряд ли в итоге даст человеку целостную картину себя и мира.

Расхожая поговорка «привычка - вторая натура» чётко показывает явный компенсаторный характер любого зацикливания на чём-либо. Человек отчуждается от своей «первой» природы, от смысла собственной миссии. В результате этого приходит понимание, что для обуздания крайностей, присущих любым пристрастиям, для реализации высших целей гармонического соответствия люди нуждаются в такой величине как мера. Ведь, как известно, одно и то же вещество может быть и спасительным лекарством, и смертельным ядом. Соблюдение дозы, чувство меры как раз являются определяющими для смягчения негативных последствий от так называемых «вредных» привычек, о которых, разумеется, также нельзя не упомянуть, говоря о человеческих пристрастиях.

 
Дозиметр для пристрастий

Исходя из того, что, казалось бы, вольное желание овладеть теми или иными предметами превращается в требовательную механическую привычку, можно говорить о слабости субъекта перед любой страстью. И слабина эта проявляется в структурах мозга. Недаром большинство вредных пристрастий имеют характер биохимической зависимости. Определённые участки головного мозга начинают требовать очередной порции веществ, которые приносят наркотики, табак, алкоголь, еда, похоть, азартные игры, интернет и даже просиживание штанов перед телевизором. Ведь одной из главных характеристик пристрастия является абстинентный синдром, а это свойственно всему перечисленному списку.

Постоянно включённый телеприёмник создаёт иллюзию присутствия, особенно для людей одиноких. Но, даже если не прилипать к картинке, занимаясь домашними делами, а лишь мельком бросать взгляд на экран, то от влияния на подсознание агрессивной рекламы и тенденциозных новостей избавиться невозможно. Для достижения маркетиногвых или электоральных целей не нужен даже пресловутый 25-ый кадр. Эффект налицо, судя по объёмам продаж и составам парламентов. А многие люди, особенно малоимущие, запасшись пивом и чипсами, могут тратить на просмотр передач до трети суток. Особой привычкой, появившейся на рубеже веков, когда спутники и кабеля расширили число каналов до сотен, стал заппинг, стремление к постоянному переключению каналов подручным пультиком. Но, щёлкая на кнопочки, поменять предметный быт невозможно. Похожие симптомы наблюдаются и у рабов персональных компьютеров и, как вариация, мобильных телефонов. Одна часть беспрерывно играет, забывая про всё на свете. Другая не может жить без интернета (сижу в сети – точное описание действия), «зависая» в социальных сетях или на порносайтах. Замещение реальности становится страстью.

Азартные игры также вызывают мощную зависимость. Психиатры ввели для завсегдатаев казино и безудержных игроков на автоматах специальный термин – лудоман. И путь к отказу от рулетки, покера и блек-джека лежит в плоскости применения методов, которые практикуют наркологи. Ученик профессора Александра Бухановского, (того самого, который помог правоохранителям поймать маньяка Чикатило) Виктор Солдаткин, занимающийся лудоманией, отмечал, что «у ряда пациентов причина возникновения зависимости от игры состояла в том, что имелась некая особенность в глубине мозга, которая подталкивала к высокому азарту».

Примерная мотивация свойственна ловеласам и распутницам. Сексуальная невоздержанность требует постоянного поиска новых объектов, не позволяя индивиду сконцентрироваться, а тем самым испытать настоящую любовь или выстроить длительные отношения. Похоть, что с прочими страстями в списке смертных грехов, она ведь тоже из головы.

Ещё одна психофизиологическая зависимость – это непрерывное потребление пищи. Ожирение и прочие хвори – прямое следствие обжорства. Причём в последние полвека не натуральных продуктов, а агрессивно плодящегося джанк-фуда. Злобный герой триллера «Семь» устроил наглядную смерть нарушителю одной из заповедей, заставляя того поедать любимые блюда в гигантских количествах. Но это художественная крайность, а людям стоит подчас просто остановиться на необходимом количестве калорий и не превращать еду (а потом и похудение) в культ.

Воздействие алкоголя на организм также парадоксально, как и большинство привязанностей. В малых дозах напитки на спирту, как утверждают многие врачи, полезны для кровообращения. В больших - ведут к запоям, девиантному поведению и разрушению, как телесных органов, так и личности в целом. И лишь в отношении курения от папирос до анаши и «сидения» на игле можно утверждать об однозначной смертельной опасности. Но если у курильщика ещё есть временной запас для исправления, то век наркомана краток. Героин или кокаин уничтожают человека за несколько лет.

И всё же именно в нашем мозге находится и антидот против всех привычек, как безобидных, так и губительных, способ нивелировать деструктивное влияние страстей. Мы можем остановить их воздействие и даже обратить во благо благодаря тому, что человеку дана возможность мыслить, а, следовательно, выходить за рамки привычного. И как раз мышление, заставляющее человека стремиться к гармонии, даст тот искомый оптимум по отношению к любому объекту или деянию. Ту меру, что органична именно для него. Тогда и мозг становится благим дозиметром пристрастий.

< Prev		Next >