ИСКУССТВО, ЦЕЛОСТНОСТЬ, ГОЛОГРАФИЯ

Автор: Андрей Беликов

Заключительный век второго тысячелетия ознаменовался сногсшибательными научными открытиями, невероятным техническим прогрессом, бурным развитием спорта и потрясающим прорывом в искусстве. Отказ от реализма, предпринятый многими выдающимися деятелями искусства в начале ХХ века, поначалу воспринимался как претенциозная забава безумных оригиналов, стремящихся удивить современников. Однако уже довольно скоро истинные ценители прекрасного убедились, что авангардисты и модернисты заняты не просто эпатажем или шальными экспериментами, но преследуют цели серьёзные, глубинные и масштабные.

 Их миссия была куда значительней – вернуть миру утраченную в эпоху рационализма и реализма целостность восприятия реальности, связав воедино самые разные её стороны – внешнее с внутренним, мирское с духовным, статичное с динамичным. Так возникла абстрактная живопись, в литературе важнейшую роль начал играть такой художественный приём как «поток сознания», не случайно и то, что действительно важнейшим из искусств в минувшем столетии стало кино, обладающее удивительными возможностями для синтеза самых разных идей, форм и представлений.
Множественность восприятия (например, включение в ткань литературного повествования ни одного, а нескольких рассказчиков), переживание жизни как единого потока (хрестоматийный «Улисс» Джеймса Джойса), нераздельность внешнего и внутреннего мира («изломанные» портреты кубистов и экспрессионистов), стремление соединить воедино различные временные потоки – эти и множество других новаций впоследствии прочно вошли в ткань мирового искусства, которое оказалось неразрывно связано не только с философией или психологией, но и с наукой. Характерным примером такой связи являются, например, «голографические» мотивы, отчётливо просматриваемые в искусстве второй половины ХХ века

Известно, что самое уникальное в голограмме – это её способность воссоздавать изображение цельного объекта на каждой из своих частей. Причём, изображения эти не являются абсолютно идентичными – каждая часть голограммы отражает предмет в своей собственной перспективе. Так одна и та же лестничная площадка выглядит по-разному в глазах соседей, осматривающих её через свои дверные глазки.

Открытие голографии оказало заметное влияние и на науку. и на искусствоСравнивая различные кусочки голографической картинки, можно наблюдать увлекательнейший эффект их неповторимого сходства. Вроде бы изображение одно и то же, но образный ряд все время немного другой, акценты расставлены каждый раз по-новому, отдельные детали то уходят в тень, то, наоборот, проявляются ярко и зримо. В этом случае, наиболее точное изображение предмета можно получить, возвратившись к цельной голограмме или мысленно сложив каждую из картинок воедино.

Способность каждой из частей голограммы воссоздавать объект, причём под своим оригинальным ракурсом, имеет очевидные психологические и эстетические параллели. К достоинствам зрелой личности, безусловно, можно отнести умение видеть любое явление (в том числе другого человека) с разных углов зрения. Что касается искусства, то там подобный приём множественного восприятия используется давно и повсеместно. Причём, не только в рамках одного творения, но и в описываемом ниже примере своего рода «коллективного» творчества.
 

В плену у Шекспира

Знаменитый «Гамлет», возможно, самое успешное сочинение в истории литературы, основан, как известно, на древних скандинавских сказаниях. Поэтому его, условно говоря, можно рассматривать как голограмму (изображение) определённых событий, имевших место в реальности. Это, впрочем, относится и к любому другому произведению, которое базируется на подлинных фактах или на их документальном описании.

Собственно, от сюжета трагедии до событий действительности в случае «Гамлета» вглубь веков тянется целая цепочка, проходящая через английского драматурга Томаса Кида, гасконского новеллиста Франсуа де Бельфоре и датского историка Саксона Грамматика, впервые рассказавшего сагу об ютландском принце Амлете. Так что точнее говорить о некоторой последовательности голограмм, что, впрочем, сейчас не имеет первостепенного значения.

Итак, шекспировская пьеса является отражением неких событий, которые произошли в условном средневековом Эльсиноре с группой лиц, втянутых в дворцовые интриги после гибели действующего короля. Английский драматург сделал месть сюжетной основой своего трагедии, а главного мстителя – фигурой, придающей действию ход. Тем самым он обессмертил датского принца, но изображение многопланового ристалища, в которое были вовлечены весьма разнообразные силы, в целом получилось довольно плоским. Неслучайно, подавляющее большинство постановок «Гамлета» сводится к трактовке характера главного героя драмы, который, безусловно, является гениальным порождением Шекспира.

Однако другие персонажи выглядят куда примитивней, у них не только нет внутреннего мира, но и, подчас, отсутствуют мотивы поступков. Цельного впечатления, в конце концов, никто из них не производит, будь то второстепенный Лаэрт или Офелия, играющая вроде как существенную роль в жизни Гамлета. Таким образом, прочие действующие лица выглядят своего рода пленниками Шекспира, который доверил мятущемуся принцу право надзирать за многочисленными участниками драмы и руководить их действиями и помыслами. 

 
Стоппард, Иорданов и все-все-все.

И знаменитый Гёте видел первостепенный смысл трагедии Шекспира в противостоянии геройской личности и ничтожно-зловещего окружения, которое олицетворяют Розенкранц и Гильденстерн. Наперекор немецкому (и английскому, разумеется) гению драматург Том Стоппард в 60-ые годы прошлого века написал пьесу, главными героями которой стала парочка шутоватых придворных.

Связка шекспировского «Гамлета» с трагикомедией Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» даёт занятную аналогию уникального голографического свойства. История рассказывается одновременно та же самая и совсем другая, да и умирают герои Стоппарда вроде бы также как и у Шекспира, а вот живут они совершенно иначе, не так как на страницах пьесы прославленного драматурга. Что ж, похоже, в этом призрачном мире слишком многое зависит от точки зрения, и нет ничего абсолютно одинакового, как и полностью различного.

Розенкранц и Гильденстерн (в одноименном фильме их превосходно сыграли Гэри Олдман и Тим Рот) внешне вполне напоминают персонажей «Гамлета». Да и внутренне они другие лишь настолько, насколько изменился взгляд на них и соответственно отводимая им роль – теперь это уже не жалкие марионетки, но персонажи, наделённые и умом, и чувством юмора, и характером, и, что самое важной, - судьбой. Трагические события, которые разворачиваются в Эльсиноре, выглядят теперь, что называется, совсем в другом свете, а главный герой творения Шекспира предстаёт, прежде всего, в образе высокопарного меланхолика. Создав свою проекцию бессмертной драмы, Стоппард, безусловно, добавил ей глубины, а зрителю или читателю, в свой черед, – простора для размышлений.

Ещё одну попытку приоткрыть вуаль, за которой спрятана подлинная история, случившаяся в датском королевстве в один из смутных его периодов, предпринял болгарин Недялко Иорданов. В его пьесе «Убийство Гонзаго» событийная канва преподнесена под углом зрения участников бродячей актёрской труппы, которые по инициативе принца инсценируют убийство его отца. Любопытно, что Иорданов не только меняет ракурс, но и дополняет сюжетный ряд «Гамлета», излагая версию того, что случилось с актёрами после спектакля: они попадают под уголовную статью о заговоре против короля, их арестовывают, пытают, а чудесное спасение приходит только в лице восшедшего на престол Фортинбранса.

Возможно, не случайным является тот факт, что обе пьесы были написаны вскоре после открытия голограммы. Хотя авторы и раньше заимствовали друг у друга сюжеты, переделывая их на свой лад, никто и никогда не подходил к этому делу столь творчески как Стоппард. Менялись, обычно, сюжетные линии или характеры персонажей, но никогда – углы обозрения.

Забавно, но с каждым годом число «Гамлетов» все увеличивается, и, возможно, скоро сочинение интерпретаций трагедии Шекспира превратиться в очередной флэш-моб. Вот уже на Урале создают молодёжно-сленгового принца Датского, где, оказывается, никто, в том числе и он сам, не умирает и все в конце дружно и попарно идут под венец. А вопреки этому бравурному «Гамлету» появляется печальный дамский взгляд, где повествование рассматривается сквозь призму Офелии и Гертруды. И, наконец, тут как тут Борис Акунин, отправляющий предка Фандорина Горацио фон Дорна из родной Германии в Эльсинор, где вновь звучит незабвенный вопрос «Быть или не быть?».

Не исключено, что в дальнейшем гамлетовская коллекция пополнится новыми срезами, которые отразят точку зрения на происшедшее канцлера Полония, солдата Франциско, первого и второго могильщика, а также (почему бы и нет) крепостных стен Эльсинора или кубка с отравленным вином. Особенно интересно было бы узнать версию случившегося в изложении призрака отца Гамлета. Возможно, она окажется наиболее полной и приближенной к Абсолюту.